Amazing grace

"Дольше всего любят тех, кто не мешает этому: кротких, например,  или вот умерших ещё, ну и вымышленных, конечно, и разумеется тех, кого психически выгодно продолжать любить" — успеваю прочесть на мониторе, прежде чем экран выдает стандартную табличку логин/пароль.

А вот не надо присаживаться за комп общего пользования — не получишь ожог чужой тайной, — говорю себе.

Хотя, что мне оставалось делать: мальчик из аутпоста выдачи товаров всё не шел, а рядом в зале интернет-кафе — я думала их давно нет, у всех же смартфоны с 3G, а халявный wi-fi в Питере есть и в метро и в трамвае, и во многих кафе. Но оказывается  интернет-кафе еще существуют — там же делают ксерокопии и распечатывают с флешки, и еще что-нибудь, вроде печати фото из инстаграма.

И, случайно присев к компьютеру, за которым до этого кто-то писал в блог, я попала в шлейф чужой печали — но кто ж мне виноват.

Соседний компьютер  отделен перегородкой, и какая-то девушка в наушниках с микрофоном говорит по скайпу:

— Ну знаешь как бывает: притащишь парня домой, потому что  он так пахнет, ну таким ...  родным, и всё в нем и с ним так сладко предвкушается, и даже делается уже сладко, и ты такая ликуешь вот: ключик и замочек, сошлось, оно — а потом вдруг в процессе уже раз и понимаешь: не сошлось.
Ну то есть сошлось, но не то. Вот точно знаешь что вы друг у друга в сценариях точно были прописаны, и вы оба до этого места в сценарии дошли и во времени пересеклись, но только во времени, не больше, не дальше. Печаль сразу.

И тут печаль, — думаю, — да что ж такое.

Хочется словить не печаль, а то что Набоков вывел в рассказе "Благость", там где дежурный солдат выносит пожилой лоточнице кружку с горячим кофе — согреться на холоде, а лоточница сама полна фоновой доброты ко всему, и на ее фоне герой вдруг видит безобразную душу той женщины, кого мучительно любит, и от этого любовная хватка слабнет, и морок рассеивается.

— Знаешь что я больше всего люблю в еде? — меж тем говорит девушка в скайповских наушниках, — ее уникальность. Бывает, купишь пирожок,  а там мясо такое что ммм...  и сразу  такая печаль в душе: больше не повторить такое: другой повар, другое настроение  у него, другое мясо привезли, лука мало, перец фальшивый, и всё, и всё —  назавтра уже не повторить,  через месяц не повторить, ты ешь уникальный пирожок, празднуй и плачь одновременно.

Да что ж такое, а. Не хочу плача, хочу благость, как в набоковском рассказе.

Я выхожу в мягкий февраль, сырой от снега и понимаю что прямо сейчас надо идти в сторону "Чито-гврито", там делают кубдари в тандыре — длинный такой узкий пирог с куриным фаршем, заказываешь, ждешь десять минут, и получаешь завернутый в пергамент, обжигающий, дышащий хлеб с начинкой, пахнущей знойными специями, и кажется будто различаешь чаман и сумах, и немножко молотый кориандр и перец —  и все это посажено на мясо-луково-хлебный аккорд.

Но чтобы это получить десять минут надо ждать, и я жду. Жду на улице, потому что в самой пекарне жарко и не хочется смущать пекаря в белой паре и колпаке, краснолицего от каменного жара тандыра.

Я стою у входа, рядом со скамейкой. Смотрю в телефон. Поднимаю голову на детские голоса. Девочка и мальчик дет десяти —  скинули школьные рюкзаки на скамейку, и считают каждый свою мелочь из карманов.

— Рубля точно не хватает, а может и больше, если подорожало,  — говорит толстый десятилетка в очках, на пухлой ладони тщательно посчитанная мелочь, — ладно, куплю только маме.

— Подожди, раз пойдешь — купи мне тоже, вот, на, — протягивает свою мелочь девочка.

Мальчик кивает, разворачивается к магазинчику.

— Стой! — спохватывается девочка, — у меня же еще в пенале есть, вот, возьми пятюню, пятюню возьми, тогда и тебе хватит.

Она лезет в рюкзак, вылавливает среди книжек пенал — там у нее отложен пятирублевик, он же пятюня, смешное слово.

Толстый мальчик в толстых очках спокойно ждет. Потом идет в магазинчик. Девочка немножко провожает его взглядом, словно присматривая, потом оглядывается. Замечает меня, мигом переводит взгляд на скамейку, видит что она занята двумя раздутыми рюкзаками. Бросается к ним, сгребает на один край и говорит мне: "хотите, садитесь!"

Меня обдает этой внезапной заботой, как мягкой теплой волной.. Я понимаю, что эта детка существует в режиме неимоверного пригляда за всем миром. Мне хочется разрыдаться от соприкосновения с таким.  Глазам горячо и воздуху в носу тесно. 

Господи, — думаю я, — Господи, человек не выдерживает даже такой малой дозы твоей благодати, плавится от ее чистого жара, делается на миг чистым-чистым, "и око его светло".

Возвращается из магазина оживленный мальчик, на ладошке три кубика какой-то остро-актуальной жвачки в зеленых фантиках.

— Я купил тебе одну, мне одну и маме одну. Хватило! 

— Хорошо, молодец, — сердечно хвалит девочка толстого очкарика, и сразу видно, что благодаря ее дружбе он — не пария, и не омега у одноклассников, и  ее света хватает больше,  чем на него одного,

и я замираю и зажмуриваюсь, чтобы не видеть слишком далеко в ее судьбу.

Возвращаюсь домой, неся завернутый в пергамент горячий кубдари.

Благость, — повторяю про себя, —  благость.

Она рассеяна, разлита повсюду. Если задать во внутрнем навигаторе ее параметры, тебя непременно выведет на нее.

_________________

фото из блога Александра Петросяна

другие тексты Лары Галль на нашем сайте