Москва, я люблю тебя!

Тончайшие капилляры моего больного сердца синими резными виньетками выписывали твое имя еще задолго до моего рождения, в утробе матери.

Поезда гудели, шептали, кричали и плакали на манер чеховских сестер «В Москву! В Москву!»

Я долго скиталась, не смея поверить в тебя. Но ты дождалась. На первое наше свидание на Ленинградском вокзале ты явилась в дорогом норковом манто, под которым не было ничего. Босиком по свежему снегу. Ты повезла меня в самую дорогую гостиницу, но отдалась мне прямо в такси. Не удержалась. Я понимаю тебя, это был твой ход белыми. Ты научила меня летать из окна «маленькой комнаты с окнами в небо», «кони небесные белые» спали «на ладони раскрытой моей». Ты дала мне все: деньги, любовь, признание…

А потом ты ударила меня впервые. Смешно, но я так люблю тебя, что уже даже не помню, как это было. Помню, лежала на заплеванном грязном асфальте, и кровь текла по губам, по подбородку, по шее, замочив единственную дизайнерскую рубашку. Ты смеялась – звонко и нестерпимо холодно. Ты говорила: «Вставай, всегда есть выход. Даже из безысходности». И я упорно пыталась подняться: сначала встать на колени, затем, оперевшись о скамью или дерево – на ноги, чтобы, шатаясь, уйти от тебя навсегда по аллее.

Но знаешь, что? Я всегда возвращалась. Ты настигала меня везде: в моем родном городе, на Мальте, в Париже, Питере, Амстердаме, Берлине, Праге… Меня не спас от тебя даже мой Белый город. Ты никогда не замечала, что умеешь быть покорной, молчаливой и тихой, когда хлопьями падает снег? Ты умеешь подражать МОЕМУ Белому городу…. Уже на третий день путешествия и разлуки с тобой я начинала скучать по бульварному кольцу – твоим аллеям, прудам, тихим улочкам и паркам… Ведь ты – единственное, что у меня сбылось в жизни. И я возвращалась, начиная все с первого снега.

Да, ты хоть знаешь, сколько раз ты роняла меня навзничь, легко подставив подножку? И била снова и снова тонким стальным каблуком по лицу. Это ты приучила меня носить маски и пользоваться тональным кремом, чтобы умело скрывать боль. Но скажу тебе: «Бей еще! «Все, что не убивает, делает меня только сильнее». Это не мазохизм, а тяга к преодолению. И это потрясающее чувство, когда затягиваются шрамы, а под лопатками сладко чешутся новые, только что оперившиеся крылья! И я снова лечу за тобой по бульварному кольцу.

Хотя Патриаршие мне нравятся больше – твой самый нежный изгиб. Место моей силы. Я вгрызаюсь в тебя и пью ледяную чистую кровь, мешая ее с глинтвейном в разбросанных по окрестной Бронной кафешках. Я пью и знаю: тебе хорошо со мной. Ведь я – лимита. Не дочь, не жена, всего лишь любовница, полукровка. Но я не скрываю своего положения, не стыжусь и не жалуюсь. Я НИ О ЧЕМ НЕ ЖАЛЕЮ! Только лелею мечту, что когда-нибудь куплю тебя с потрохами. Дай только срок, я знаю, что смогу это сделать. Есть планы… И ты, конечно же, мне в этом поможешь.

А пока каждый месяц я, уходя из дома, не говорю, куда и зачем. Меня даже не спрашивают уже, ведь доверие – самая прочная веревка на свете. Но я все же смотрю на дома близ Патриарших, выбираю окно, проникаю в комнату и … мысленно крашу стены в черный цвет. Мечта – только для меня одной: комната бывшего Сталкера с черными стенами, высоким потолком, картинами и старым проигрывателем виниловых пластинок, как у Кайдановского ПОСЛЕ, но на Патриарших, чтобы можно было кормить лебедей. И в этой комнате - желание все с себя снять… И тогда ты больше не сможешь меня ударить. Ведь ты – единственная, кого я любила и кому по-настоящему преданна. Так глубоко, что уже не уйти, не вырваться, не изменить и не умереть никогда.

Источник: литературный журнал "ПРОЛОГ"